Открытый-ограниченный

28 марта 2024

Ф. Скэрдеруд

Что это означает для каждого отдельного человека? Лас-Вегас одновременно притягивает и утомляет. Я провожу много времени у себя в комнате или в баре. Я снова встречаю … и мы с ней выпиваем по стакану воды.

Она го­ворит, что у нее взрывной темперамент и что стоит ей столкнуться с чем-то расширяющим границы, как она взрывается, выходит из границ, становится зависимой и одержимой.

При этом не играет никакой роли, что именно послужило катализа­тором.

Мне становится любопытно, имеет ли она в виду также секс, но она прерывает меня, заявив, что очень интересуется терапевтикой.

Она испробовала почти все виды лечения и хо­тела бы сама сделаться врачом-терапевтом.

Я спрашиваю, не одержима ли она терапевтикой?

«Нет, ты неправильно меня по­нял, — говорит она, — лечение научило меня пить воду и дер­жаться подальше от всего, чего я не переношу. Когда я буду вра­чом, — продолжает она, — то научу моих пациентов устанавли­вать для себя границы»

Подобно тому, как она пила теперь воду вместо алкоголя, она отказалась от близких отношений с людьми. От этого она так­же становилась зависимой.

Она объясняет, что все дело в том, что у нее отсутствует фильтр

К ней вечно липнет вся пыль с ас­фальта. Она пыталась сконцентрироваться, но, несмотря на всю «пыль», что в ней клубится, не знала, на чем именно.

Она говорит, что бесконечно ранима, почти не выносит критики, не переносит комментариев и взглядов — после чего я не знаю, куда мне смотреть.

Все это она говорит спокойно, просто сооб­щая мне факты, одновременно чрезвычайно личностно и в вы­сшей степени безличностно.

Теперь проблема возникает у меня — я не знаю, как мне следует себя вести.

Как психотерапевт, я не имею права находиться в таком же бедственном положении, как мои пациенты. Мне необходимо держаться в рамках, которые я себе создаю с помощью изучен­ных приемов.

Постоянное собирание опыта имеет то преиму­щество, что изученная техника интегрируется, становится частью личности, которая, таким образом, становится менее «тех­нична». Но по меньшей мере так же важны и понятия. Чтобы оставаться в седле, я должен воспользоваться парой метафор.

Весьма растяжимым и поэтому, по мнению многих, непригодным, но, по моему мнению, весьма точным значением обладает пара понятий «открытый — ограниченный».

Я должен побла­годарить норвежскую специалистку по социальной антрополо­гии Иорун Солхейм за то, что в своих текстах она посвятила меня в тайну универсума открытого опыта и открытых тел. Эти знания во многом повлияли на мою книгу.

Она пишет в основ­ном о женской открытости, которая кажется ей больше, чем мужская, что связано не только с биологией и анатомией, но, разумеется, и с нашей культурой.

В «Открытом теле» она пишет о том, что наша жизненная ситуация, характеристикой кото­рой «кажется все более многочисленное нарушение границ и ослабление традиционных категорий — раскрытие всех вещей благодаря постоянно увеличивающемуся потоку информации несет с собой также все увеличивающееся «раскрытие» женского тела.

Как символически, так и в действительности женское тело становится все более доступным как нечто, куда можно войти, что можно исследовать, раскрыть, разрезать и над чем можно надругаться — каждому по потребностям.

Табу почти не осталось, все наши границы скоро исчезнут».

Разумеется, это в первую очередь касается женщин, но я осмелюсь утверждать, что открытость представляет из себя уни­версальный современный опыт, поскольку человек сегодняш­ний гораздо более незащищенный и предоставленный самому себе.

Проблема отсутствия границ — это проблема различения и нечистоты. Нам стало очень трудно отличать внутреннее от внешнего, определенное от неопределенного.

Когда границы становятся менее четкими, теряет четкость и наше представле­ние о действительности

Отсутствие границ порождает нужду в ограничении.

Как антрополог Солхейм ставит перед собой задачу распространять то, что она называет символическим образом мыслей.

Все, что мы делаем, надо понимать как в конкретном, так и в символиче­ском смысле.

Несмотря на свой конкретный характер, тело играет в этой символике центральную роль.

Наше тело всегда является одновременно предметом и знаком. Оно превращается в носителя символического сообщения об отношениях меж­ду людьми и между человеком и культурой.

Воплотившаяся таким образом символика испытывается как нечто «реальное», и открытое и безграничное превращаются в открытость и безгра­ничность тела.

Значение этого различия для опыта разумности и упорядоченности является центральной темой в работе таких антропологов, как Клод Леви-Стросс, Грегори Бэйтсон и Мэри Даглас.

Отсутствие границ трактуется Даглас как нечто грязное, нечистое

Это понятие схоже с понятием абжекта у психоаналитика и литературоведа Юлии Кристевой.

Под абжектом она понимает некий причиняющий страдания объект, который, не являясь моим «я», тем не менее, вступает в тесный контакт с моим телом, смешивается с ним и должен быть изгнан, чтобы я снова мог стать самим собой.

Йорун Солхейм пишет: «Я убеждена, что наши новые и быстро распространяющиеся «культурные болезни», такие как анорексия, булимия, фибромиалгия и другие трудно определяемые страдания, в первую очередь надо рассматривать как сим­птом усугубляющейся проблемы «пограничной линии».

Эта проблема связана с сохранением границ тела и, не в последнюю очередь, с недостатком целостности, неприкосновенности женского тела.

Тело говорит о своей жертве — утрате различий — и ищет в боли новые границы, некую силу, которую оно смо­жет обуздать, некое сакральное пространство, принадлежащее только ему».

Как врач-клиницист я могу подтвердить эту мысль. В связи со многими патологическими случаями, с которыми я имел дело, можно говорить о регрессии.

Человек регрессирует, ограждает себя, замыкается в самом себе, уменьшается, черствеет, одурманивается, опьяняет себя или ищет забвения

Эти симптомы слу­жат установлению границ — отграничению от других, от будущего, от всех требований и ожиданий.

Когда я работал с больными анорексией, тело которых становилось день ото дня все ме­ньше, мне казалось, что они пытаются найти свою минимальную самость, маленькую, легко обозримую и такую, чтобы ее можно было легко держать под контролем — соблюдают, так сказать, экзистенциальную диету.

В столкновении с открытым подобные симптомы могут быть значительной регрессией, которая, в лучшем случае, может даже иметь положительный эффект.

Там, где границы полностью отсутствуют, совершенно необходимо их установить

Границы порождают индивидуальность, по­скольку индивидуальность основана на нашем умении отличать себя от других.

Границы устанавливают для этого конкретные знаки, в нашей культуре состоящие из правил, ритуалов, законов и запретов.

В том эксцентричном пространстве вне повседнев­ной действительности, в котором человек может играть свои драматичные игры с контролем, компетентностью и значением, это устанавливает для него новые границы с неизбежной повсе­дневностью.

Против неопределенности проводится граница, ко­торую человек может воплотить в собственном теле

В романе Эрленда Лоеса «Дни должны быть другими, и ночи тоже» двадцатипятилетний главный герой пережил катастрофу и потерял интерес к окружающему. Вселенная его разума оказы­вается пуста.

Его терапевтическая стратегия состоит в том, чтобы опустошить внешнее. Таким образом он освобождается от всего, все улаживает, отменяет, очищает и редуцирует. Его стра­тегия гомеопатична. Он производит больше того же самого, чтобы получить обратный эффект, так сказать, лечит подобное подобным.

Его «нет» — это активное «да» жизни с различиями.